Неточные совпадения
— Недавно один дурак в лицо мне брякнул: ваша ставка на народ — бита, народа — нет, есть только
классы. Юрист,
второго курса. Еврей.
Классы! Забыл, как недавно сородичей его классически громили…
Самгин не знал, но почему-то пошевелил бровями так, как будто о дяде Мише излишне говорить; Гусаров оказался блудным сыном богатого подрядчика малярных и кровельных работ, от отца ушел еще будучи в шестом
классе гимназии, учился в казанском институте ветеринарии, был изгнан со
второго курса, служил приказчиком в богатом поместье Тамбовской губернии, матросом на волжских пароходах, а теперь — без работы, но ему уже обещано место табельщика на заводе.
— Совершенно ясно, что культура погибает, потому что люди привыкли жить за счет чужой силы и эта привычка насквозь проникла все
классы, все отношения и действия людей. Я — понимаю: привычка эта возникла из желания человека облегчить труд, но она стала его
второй природой и уже не только приняла отвратительные формы, но в корне подрывает глубокий смысл труда, его поэзию.
Но Коля и сам держал его на почтительном расстоянии, уроки готовил отлично, был в
классе вторым учеником, обращался к Дарданелову сухо, и весь
класс твердо верил, что во всемирной истории Коля так силен, что «собьет» самого Дарданелова.
— Во-первых, я и сам могу понимать, без научения, а во-вторых, знайте, вот это же самое, что я вам сейчас толковал про переведенных классиков, говорил вслух всему третьему
классу сам преподаватель Колбасников…
Надежды матушки, что под ее руководством я буду в состоянии, в течение года, приготовиться ко
второму или третьему
классу пансиона и что, следовательно, за меня не придется платить лишних денег, — оживились.
Столовка была открыта ежедневно, кроме воскресений, от часу до трех и всегда была полна. Раздетый, прямо из
классов, наскоро прибегает сюда ученик, берет тарелку и металлическую ложку и прямо к горящей плите, где подслеповатая старушка Моисеевна и ее дочь отпускают кушанья. Садится ученик с горячим за стол, потом приходит за
вторым, а потом уж платит деньги старушке и уходит. Иногда, если денег нет, просит подождать, и Моисеевна верила всем.
Оказалось, что реформа, запретившая оставаться более двух лет в одном
классе, застигла его продолжительную гимназическую карьеру только на
второй ступени. Богатырь оказался моим товарищем, и я со страхом думал, что он сделает со мной в ближайшую перемену… Но он не показал и виду, что помнит о наших внегимназических отношениях. Вероятно, ему самому эти воспоминания доставляли мало удовольствия…
Один из лучших учителей, каких я только знал, Авдиев (о котором я скажу дальше), в начале своего
второго учебного года на первом уроке обратился к
классу с шутливым предложением...
Вследствие этого, выдержав по всем предметам, я решительно срезался на математике и остался на
второй год в том же
классе. В это время был решен наш переезд к отцу, в Ровно.
Во
втором — столовая, больница с аптекой и конференц-зала с канцелярией; в третьем — рекреационная зала,
классы (два с кафедрами, один для занятий воспитанников после лекций), физический кабинет, комната для газет и журналов и библиотека в арке, соединяющей Лицей со дворцом чрез хоры придворной церкви.
— Их, вероятно, во
второй, а может быть, и в третий
класс примут, — сказал Плавин полковнику.
Устинья Наумовна. Что ж ты думаешь, я на тебя суда не найду? Велика важность, что ты купец
второй гильдии, я сама на четырнадцатом
классе сижу, какая ни на есть, все-таки чиновница.
Ведь это тот самый Тучабский, с которым они жили в тесной дружбе целых шесть корпусных лет, пока Александров не застрял на
второй год в шестом
классе.
Пусть их связывает восьмилетняя корпусная дружба (оба оставались на
второй год, хотя и в разных
классах), но Жданов весь какой-то земной, деревянный, грубоватый, много ест, много пьет, терпеть не может описаний природы, смеется над стихами, любит рассказывать похабные анекдоты.
Только спустя несколько минут он сообразил, что иные, не выдержавши выпускных испытаний, остались в старшем
классе на
второй год; другие были забракованы, признанные по состоянию здоровья негодными к несению военной службы; следующие пошли: кто побогаче — в Николаевское кавалерийское училище; кто имел родню в Петербурге — в пехотные петербургские училища; первые ученики, сильные по математике, избрали привилегированные карьеры инженеров или артиллеристов; здесь необходимы были и протекция и строгий дополнительный экзамен.
Но на
вторых часах, когда отец Захария был в низшем
классе, сей самый мальчик вошел туда и там при малютках опроверг отца Захарию, сказав: „А что же бы сделали нам кровожадный тигр и свирепая акула, когда мы были бы бессмертны?“ Отец Захария, по добрости своей и ненаходчивости, только и нашелся ответить, что „ну, уж о сем люди умнее нас с тобой рассуждали“.
Во-первых, они были люди одинокие — муж и жена, может быть, даже и не муж и не жена, а я хочу сказать, что у них не было детей; во-вторых, они были люди очень небогатые, часто ссорились и вообще вели жизнь мелкого служилого петербургского
класса.
Мы заняли ползала у буфета, смешались с офицерами, пили донское; Далматов угостил настоящим шампанским, и, наконец, толпой двинулись к платформе после
второго звонка. Вдруг шум, толкотня, и к нашему вагону 2-го
класса — я и начальник эшелона прапорщик Прутников занимали купе в этом вагоне, единственном среди товарного состава поезда, — и в толпу врывается, хромая, Андреев-Бурлак с двухаршинным балыком под мышкой и корзинкой вина.
С гимназией иногда у меня бывали нелады: все хорошо, да математика давалась плохо, из-за нее приходилось оставаться на
второй год в
классах.
Из них старший тогда только что окончил курс, а
второй был в философском
классе.
Ведь если откинуть только ту привычку к этому безобразию, которая стала для нас
второй природой, а взглянуть на жизнь наших высших
классов как она есть, со всем ее бесстыдством, ведь это один сплошной дом терпимости.
Огромная дверь на высоком крыльце между колоннами, которую распахнул старый инвалид и которая, казалось, проглотила меня; две широкие и высокие лестницы, ведущие во
второй и третий этаж из сеней, освещаемые верхним куполом; крик и гул смешанных голосов, встретивший меня издали, вылетавший из всех
классов, потому что учителя еще не пришли, — все это я увидел, услышал и понял в первый раз.
Лучшие ученики в высшем
классе, слушавшие курс уже во
второй раз, конечно, надеялись, что они будут произведены в студенты; но обо мне и некоторых других никто и не думал.
Однажды перед приходом учителя в наш третий
класс, помещавшийся во
второй палате, широкоплечий Менгден без всякой с моей стороны причины стал тузить меня.
Часа через два мне указано было мое место по возрасту в старшей палате, номер первый, а по ученью я был назначен в третий
класс этажом ниже, занимавший во время уроков помещение
второй палаты.
‹…› Но вот с окончанием каникул наступила и
вторая половина семестра, венчающегося для лучших учеников переходом в высший
класс. Каждый раз перед концом семестра и роспуском учеников Крюммер после молитвенного пения под орган говорил напутственную речь, из которых одна запечатлелась в моей памяти. Смысл ее был приблизительно таков...
Здесь на первом столе сам Крюммер, а на
втором старший надзиратель одного из меньших
классов наливали из объемистой оловянной суповой чашки каждому по тарелке супу с картофелем или щей, и надлежащая порция достигала по передаче своего назначения.
Мне доходил 17-й год, и я рассчитывал попасть в первый
класс, так как в изустных и письменных переводах с немецкого на латинский и в
классе «Энеиды», равно как и на уроках математики и физики, я большею частию занимал
второе место и нередко попадал на первое.
Чем Мортимер был для первого
класса, тем Гульч был для нашего
второго, с тою разницей, что он, кроме главных уроков, целый день проводил в нашей первой палате в качестве надзирателя, меняясь через день с французом Симоном.
Молодой Перейра, малый моих лет, был во
второй палате и никак не выше третьего
класса, но зато отличался всякого рода шалостями и непокорством.
Писарев вышел
вторым воспитанником из университетского пансиона; он был очень дружен только с одним товарищем своим, Юшневским; они оба получили при выпуске десятый
класс, но имя Писарева, написанное золотыми буквами на мраморной доске, осталось навсегда между именами Жуковского и других отличных воспитанников.
Тринадцати лет он был отдан в университетский пансион и через четыре года вышел из него
вторым учеником десятого
класса.
Смирно!» — и подошел к нему с рапортом: «Господин преподаватель, во
втором отделении первого
класса N-ской военной гимназии все обстоит благополучно.
— Господин капитан, честь имею явиться. Воспитанник первого
класса,
второго отделения, Бу…
Во
втором отделении, куда попал Буланин, было двое второгодников: Бринкен — длинный, худой остзеец с упрямыми водянистыми глазами и висячим немецким носом, и Сельский — маленький веселый гимназист, хорошенький, но немного кривоногий. Бринкен, едва войдя в
класс, тотчас же объявил, что он занимает «Камчатку». Новички нерешительно толпились вокруг парт.
— Мы поехали, — начал он. — Графиня сама села в первый
класс, и детей и старую гувернантку англичанку тоже там посадили, а две девки и я да буфетчик во
втором сели. Буфетчик мне подал билет и говорит...
Мышлаевский. Отчего ж вы стоите на месте? Синий, как покойник. Потопчитесь, разомнитесь. После команды «вольно» вы не монумент. Каждый сам себе печка. Пободрей! Эй,
второй взвод, в
классы парты ломать, печи топить! Живо!
Второй урок по словесности был в пятом
классе. И тут на доске было написано М. Ш., а когда он, кончив урок, выходил из этого
класса, сзади него раздался крик, точно в театральном райке...
— Позвольте, Сергей Васильич, — перебила его Варя. — Вот вы говорите, что ученикам трудно. А кто виноват, позвольте вас спросить? Например, вы задали ученикам восьмого
класса сочинение на тему: «Пушкин как психолог». Во-первых, нельзя задавать таких трудных тем, а во-вторых, какой же Пушкин психолог? Ну, Щедрин или, положим, Достоевский — другое дело, а Пушкин великий поэт и больше ничего.
— Кто это у вас такие? — спросил он без церемонии. — А, этого я видел, продолжал он, подавая руку старшему. — Он из нашего
класса, только
второго отделения… А это что за «вусыдыс»? [Что это такое? (евр.)] И какие у него смешные пейсы!
Первое правило — единство содержания;
второе, да…
второе, я полагаю, то, чтобы пиеса была написана стихами — это необходимо для классицизма; и, наконец, третье, уж совершенно как-то не помню, — кажется, чтобы все кончилось благополучно… например, свадьбою или чем-нибудь другим; но я, с своей стороны, кладу еще четвертое условие для того, чтобы комедия действовала на вкус людей образованных: надобно, чтобы она взята была из образованного
класса; а то помилуйте!
Но надо заметить, во-первых, что нужда чего не заставит делать; а во-вторых, что обман и надувательство крестьяне позволяют себе по большей части относительно других
классов общества, с которыми они не только не чувствуют [никакого] родства и солидарности, но даже, напротив, — находят себя вправе быть недоверчивыми и враждебными.
Кира Дергунова, «второгодница», то есть оставшаяся на
второй год в
классе и, следовательно, видевшая все эти приготовления в прошлом году, рассказывала окружившим ее институткам с большим увлечением...
— Бельская! — окликивала ее, погрузившуюся в какую-нибудь фантастическую правду-сказку, всегда бдительно следившая за всеми нами фрейлейн. — Ты останешься в
классе на
второй год, если не будешь учиться: у тебя двойка из географии.
Вагон грузно грохотал. Поезд останавливался на каждой станции, свистел, дымил, выпускал и принимал пассажиров. Теркин сидел в своем углу, и ничто не развлекало его. К ним в отделение влезла полная, с усиками, барыня, нарядная, шумная, начала пространно жаловаться на начальника станции, всем показывала свой билет первого
класса, с которым насилу добилась места во
втором.
И по всей гимназии наделал шуму ответ гимназиста 5-го
класса С-на, который написал: «на первое отделение философского факультета», что по-тогдашнему значило: в историко-филологический факультет.
Второе отделение было физико-математическое.
А сблизился с Буткевичем Андреем, — он в пятом
классе остался на
второй год, и мы его нагнали.
Однако вся гордость своею ученостью и умственностью моментально выскакивала у меня из души, как только я вспоминал о Мерцалове. Он был мой одноклассник, сын крупного тульского чиновника. В младших двух
классах я был первым учеником первого отделения, а он
второго. В третьем
классе оба отделения слились. Стал первым учеником я, — но только потому, что с этого времени Мерцалов стал выказывать глубочайшее презрение к гимназической науке и хорошим отметкам.
Только что кончились переходные экзамены из пятого
класса в шестой. Было то блаженство свободы, отсутствия нависшей угрозы, заслуженного права на отдых, какое бывает только после экзаменов. Да еще в первый раз я получил награду первой степени. До тех пор я переходил из
класса в
класс с наградой
второй степени, — похвальным листом. Теперь я должен был получить какую-нибудь хорошую книгу в красивом переплете.